Литературные перлы.

[Синяя птица 820]

А вдруг получиться прозреть

Лишь для того, чтобы увидеться,

В глаза друг другу посмотреть,

И помолчать, и не насытиться…

А не получится – пойдем

В далеко темное

И постучимся в тихий дом,

Где светится окно.

И дверь откроется, и нас

Хозяин встретит так обыденно,

Что самый умудренный глаз

Не разглядит, что он невидимый.

И мы сгустимся у огня,

И сбудется, точь-в- точь;

Ты путешествуешь в меня,

А я в тебя и в ночь…

В. Леви

[maverik 491]

Мечтал я выразить не раз

Все то, что значишь для меня ты,

Искал неповторимых фраз,

Искал слова, что так богаты,

Но чувствам неподвластна речь,

И принял я как неизбежность,

Что не смогу в слова облечь

Неиссякаемую нежность.

Наступит утро, и свои

В миг лепестки распустит роза...

Пусть нежные глаза твои

Не знают, что такое слезы.

Пусть будет все, как хочешь ты,

Пусть онлоанья не обманут,

А все прекрасные мечты

Твоей действительностью станут!

Жизнь, словно воплощенная мечта:

Все есть в тебе - и ум и красота!

И я желаю, чтоб спокойна и светла

Тебя дорога к счастью привела,

Чтобы судьба удачу подарила,

Чтоб вечная весна в душе царила.

Тьма, опускаясь за окном

Приносит каждому свое

Кому-то боль, кому-то страх

Ну а ко мне несет Ее

Она приходит не спеша

Садится рядом на кровать

«Я так ждала! Ну что пойдем?»

Какой тут сон? Какой тут спать!

И взявшись за руки, мы с Ней

С балкона прям на небосвод

И там усевшись на Луну

Глядим на звездный хоровод

Забрезжил свет: «Ну, мне пора»

И капельки в глазах

«Ну-ну, не плач, придет же ночь!»

Но боль в Ее слезах.

«Не видеть тебя целый день!

Мне тяжко, я молю,

Пойдем со мной в страну теней

Ведь я тебя люблю!»

«И я люблю!» - шепчу в ответ

«Иди, подумаем потом»

В страну теней мне хода нет

Пока Земля мой дом

Я не волнуюсь, что Она

Всего лишь образ в облаках

За то я с Ней, Она со мной

И не беда, что лишь в мечтах

[Синяя птица 820]

Человек, который пел без конца

и который у меня в голове танцевал,

человечек юности с сердцем проказника

вдруг шнурок на ботинке своем порвал, -

и тогда все постройки фанерного праздника

неонлоанно рухнули. Кончился бал.

И в молчании этого праздника

я счастливый голос твой услыхал:

отчаянный, ломкий,

похожий на голос ребенка,

издалека он меня призывал;

и руку я к сердцу прижал,

где дрожали в отзвуках эха

семь зеркальных

обрызганных кровью осколков

твоего далекого звездного смеха.

[maverik 491]

[maverik 491]

Как больно мне с тобой расстаться,

Так больно,что кричит душа,

А может нам дано встречаться ,

Всю жизнь,а может и всегда!!!

Пора мой друг,принять решенье,

Ведь годы старят,а не молодят!

И от нашего хотенья

Зависит вся наша судьба!!!

Иль может ты ещё не хочешь?

Связаться узами любви,

Ну чтож настаивать,не буду!

Живи всю жизнь,хоть без ЛЮБВИ!!!!!!!!

[Синяя птица 820]

НЕЖНЫЕ СЛОВА

То ли мы сердцами остываем,

То ль забита прозой голова,

Только мы все реже вспоминаем

Светлые и нежные слова.

Словно в эру плазмы и нейтронов,

В гордый век космических высот

Нежные слова, как граммофоны,

Отжили и списаны в расход.

Только мы здесь, видимо, слукавили

Или что-то около того:

Вот слова же бранные оставили,

Сберегли ведь все до одного!

Впрочем, сколько человек ни бегает

Средь житейских бурь и суеты,

Только сердце все равно потребует

Рано или поздно красоты.

Не зазря ж оно ему дается!

Как ты ни толкай его во мглу,

А оно возьмет и повернется

Вновь, как компас, к ласке и теплу.

Говорят, любовь немногословна:

Пострадай, подумай, раскуси...

Это все, по-моему, условно,

Мы же люди, мы не караси!

И не очень это справедливо -

Верить в молчаливую любовь.

Разве молчуны всегда правдивы?

Лгут ведь часто и без лишних слов!

Чувства могут при словах отсутствовать.

Может быть и все наоборот.

Ну а если говорить и чувствовать?

Разве плохо говорить и чувствовать?

Разве сердце этого не ждет?

Что для нас лимон без аромата?

Витамин, не более того.

Что такое небо без заката?

Что без песен птица? Ничего!

Пусть слова сверкают золотинками,

И не год, не два, а целый век!

Человек не может жить инстинктами,

Человек - на то и человек!

И уж коль действительно хотите,

Чтоб звенела счастьем голова,

Ничего-то в сердце не таите,

Говорите, люди, говорите

Самые хорошие слова!

[maverik 491]

Ветер дует!-Почему?

Может он несет беду?

Ветер легкий мой малыш!

а несет он лишь мечту!

И сдувая листья с крыш

он летит к тебе малыш!

Но тебя же нету рядом!

Кто от ветра защитит?

Ветер легкий мой малыш

устоишь ты устоишь!

Да!я знаю- устою!

но навеет он тоску!

о тебе,о мире том,

где мы будем лишь вдвоем!

ну малыш ты не грусти!

не сиди ты взаперти

и впусти тот ветерок!

чтобы он тебе помог!

он коснется нежно щек!

пробежит по волосам!

и затихнет где то там!

и ты спросишь- Почему?

рядом быть я не могу!

Я отвечу, чуть шепча:

Ты представь- что рядом я

и доверься воле ветра!

А затем лети,лети!

[Синяя птица 820]

стихотворени написано почти 80 лет назад. Получается любовь не имеет времени и границ.

Кочетков Александр

БАЛЛАДА О ПРОКУРЕННОМ ВАГОНЕ

- Как больно, милая, как странно,

Сроднясь в земле, сплетясь ветвями,-

Как больно, милая, как странно

Раздваиваться под пилой.

Не зарастет на сердце рана,

Прольется чистыми слезами,

Не зарастет на сердце рана -

Прольется пламенной смолой.

- Пока жива, с тобой я буду -

Душа и кровь нераздвоимы,-

Пока жива, с тобой я буду -

Любовь и смерть всегда вдвоем.

Ты понесешь с собой повсюду -

Ты понесешь с собой, любимый,-

Ты понесешь с собой повсюду

Родную землю, милый дом.

- Но если мне укрыться нечем

От жалости неисцелимой,

Но если мне укрыться нечем

От холода и темноты?

- За расставаньем будет встреча,

Не забывай меня, любимый,

За расставаньем будет встреча,

Вернемся оба - я и ты.

- Но если я безвестно кану -

Короткий свет луча дневного,-

Но если я безвестно кану

За звездный пояс, в млечный дым?

- Я за тебя молиться стану,

Чтоб не забыл пути земного,

Я за тебя молиться стану,

Чтоб ты вернулся невредим.

Трясясь в прокуренном вагоне,

Он стал бездомным и смиренным,

Трясясь в прокуренном вагоне,

Он полуплакал, полуспал,

Когда состав на скользком склоне

Вдруг изогнулся страшным креном,

Когда состав на скользком склоне

От рельс колеса оторвал.

Нечеловеческая сила,

В одной давильне всех калеча,

Нечеловеческая сила

Земное сбросила с земли.

И никого не защитила

Вдали обещанная встреча,

И никого не защитила

Рука, зовущая вдали.

С любимыми не расставайтесь!

С любимыми не расставайтесь!

С любимыми не расставайтесь!

Всей кровью прорастайте в них,-

И каждый раз навек прощайтесь!

И каждый раз навек прощайтесь!

И каждый раз навек прощайтесь!

Когда уходите на миг!

[maverik 491]

Терзаем мы друг другу души,

День изо дня, извека в век,

И ничего тут неподелать,

Так уж устроенчеловек.

Всю жизнь онмечется, всё ищет,

Мифический,бесплотный идеал,

Не замечая, чтопопутно,

Другому душуполомал.

В любви друг другупризнаёмся,

Скрестивши пальцына удачу,

Потом, остынув,расстаёмся,

И из двоих одинлишь плачет.

Любовь, всегдакрадется тихо,

Безжалостный ихищный зверь,

И выпив кровь твою,уходит,

Оставив нараспашкудверь.

Потом идет победныммаршем,

Сияет утреннейзвездой,

И стелет землю алойкровью,

Сердец загубленныхсобой.

Все что я тутсказать пытаюсь,

Не истины кристалл,но и не ложь,

Запомни, если воблаках витаешь,

Ты рано или поздноупадешь.

И все-таки хочутебя утешить,

Есть исключения, ноих немного,

Те, кто в другом неищет идеала,

Летать, не падая,навечно могут.

Жила-была моя душа И многих грела.

И не имела ни шиша- такое дело.

Она хотела всеуспеть - она горела,

Она желала песнипеть… И, кстати, пела.

Но тот, кто знаетвсе сполна, кто все оплатит,

Сказал,что не ковремени она, она некстати.

И чтоб себя небередить, минуя мели,

Она пошла, пошлабродить, как по панели.

Чего греха таить -лгала... И издевалась,

Но одного вот несмогла - не изменялась.

Меня кусочекнебольшой от предков звонкий,

Она мечтала бытьдушой, а не душонкой.

Жила подонков небоясь, в стихи играя,

А что ее макали вгрязь, она не знает.

А то, что вся ееродня в каменоломнях,

Она, не слушаясьменя, все помнит, помнит.

Болит, поет икровоточит совсем бесслёзно,

И не молчит, все немолчит, хоть знает - поздно.

И объясняет мне -до дна, дойди до края...

Не изменяйся - тынужна мне лишь такая!!

В любой душе есть тайный уголок.

Ни близким, нидрузьям туда нет хода.

Там планы и секретыбок о бок

Рождаются в любоевремя года...

Там смех и слезырядышком живут,

Мечты, воспоминанияо прошлом.

Там лучшие цветывсегда цветут,

Когда душе отгоречи так тошно...

Там первый поцелуй,свиданий пыл,

Там страх и больутраты безвозвратной.

А мысли там легки,светлы, чисты,

И жизнь становитсячуть-чуть понятней...

Никто туда безспроса не проник.

Мы охраняем нашитайны сердцем.

И заповедныймаленький тайник

Уходит с нами,закрывая дверцу.

[maverik 491]

Никогда ни о чем не жалейте вдогонку,

Если то, что случилось нельзя изменить.

Как записку из прошлого, грусть своюскомкав,

С этим прошлым порвите непрочную нить.

Никогда не жалейте о том, что случилось,

Иль о том, что случиться не может уже.

Лишь бы озеро вашей души не мутилось,

Да надежды, как птицы, парили в душе.

Не жалейте своей доброты и участья,

Если даже за все вам - усмешка в ответ.

Кто-то в гении выбился, кто-то вначальство...

Не жалейте,что вам не досталось их бед.

Никогда, никогда ни о чем не жалейте,

Поздно начали или рано ушли.

Кто-то пусть гениально играет на флейте,

Но ведь песни берет он из вашей души.

Никогда, никогда ни о чем не жалейте,

Ни потерянных дней, ни сгоревшей любви.

Пусть другой гениально играет на флейте,

Но еще гениальнее слушали вы.

Ищи мое сердце в потерянном мире,

В глубоком ущелье, в высоких горах...

Ищи мое сердце в полночном эфире,

В бушующих волнах, в холодных ветрах...

Найди мое сердце в тиши беззаветной,

Когда упадет молодая звезда.

В чарующем пении птицы рассветной…

Найди... и забудь обо мне навсегда...

А может, ты любишь, а может, ты веришь,

А может, ты хочешь меня отыскать?..

Ищи мое сердце в затерянном мире,

Но путь не смогу я тебе указать. 

[Синяя птица 820]

Бессмысленное, бесполезное

Моление о слепоте...

Нас эти нежат, соболезнуя,

И грубо скручивают те.

И всё дано принять и вынести,

Но частоколом на пути:

Куда от подлой совместимости

Несовместимого уйти?

Всё поняли, всё сосчитали мы -

Бесстрашье дней и страх ночей,

Но что нам делать с сочетаньями

Несочетаемых вещей?

Есть солнце - с огненными патлами

С размахом пьяным - там, вовне,

И есть - безрадостными пайками

Прямоугольными - в окне.

Есть мир - с округлыми коленями,

И с шёпотом, и с дрожью губ,

И тут же, рядом, в том же времени

Следы овчарок на снегу.

Параши ржавой жесть вонючая -

И в реках тени облаков -

И зарешеченный, заключенный

Гул ненаписанных стихов...

Во всякой - в злой ли, в доброй - косности

Спокоен был бы пленный дух;

Позволь же мне не видеть, Господи,

Одно из двух.

[Синяя птица 820]

Шел ли дальней стороною,

Плыл ли морем я,

Всюду были вы со мною,

Верные друзья.

И, бывало, в час тревоги,

В сумрачный денек

Освещал нам все дороги

Дружбы огонек.

И в разлуке и в печали

Были мы тверды.

Сколько раз мы выручали

Друга из беды.

Пусть проходит год за годом

Долгой чередой,

Наша дружба остается

Вечно молодой.

В каждом слове, в каждой песне

Дружбе верен ты.

С дружбой все яснее цели,

Ближе все мечты.

Старой дружбы, словно песни,

Забывать нельзя.

И идут по жизни вместе

Верные друзья.

[Синяя птица 820]

Эдуар Асадов.

В чем смысл твоей жизни? - Меня спросили. -

Где видишь ты счастье свое, скажи?

- В сраженьях, - ответил я, - против гнили

И в схватках, - добавил я, - против лжи!

По-моему, в каждом земном пороке,

Пусть так или сяк, но таится ложь.

Во всем, что бессовестно и жестоко,

Она непременно блестит, как нож.

Ведь все, от чего человек терзается,

Все подлости мира, как этажи,

Всегда пренахальнейше возвышаются

На общем фундаменте вечной лжи.

И в том я свое назначенье вижу,

Чтоб биться с ней каждым своим стихом,

Сражаясь с цинизма колючим льдом,

С предательством, наглостью, черным злом,

Со всем, что до ярости ненавижу!

Еще я хочу, чтоб моя строка

Могла б, отверзая тупые уши,

Стругать, как рубанком, сухие души

До жизни, до крохотного ростка!

Есть люди, что, веря в пустой туман,

Мечтают, чтоб счастье легко и весело

Подсело к ним рядом и ножки свесило:

Мол, вот я, бери и клади в карман!

Эх, знать бы им счастье совсем иное:

Когда, задохнувшись от высоты,

Ты людям вдруг сможешь отдать порою

Что-то взволнованное, такое,

В чем слиты и труд, и твои мечты!

Есть счастье еще и когда в пути

Ты сможешь в беду, как зимою в реку,

На выручку кинуться к человеку,

Подставить плечо ему и спасти.

И в том моя вера и жизнь моя.

И, в грохоте времени быстротечного,

Добавлю открыто и не тая,

Что счастлив еще в этом мире я

От женской любви и тепла сердечного...

Борясь, а не мудрствуя по-пустому,

Всю душу и сердце вложив в строку,

Я полон любви ко всему живому:

К солнцу, деревьям, к щенку любому,

К птице и к каждому лопуху!

Не веря ни злым и ни льстивым судьям,

Я верил всегда только в свой народ.

И, счастлив от мысли, что нужен людям,

Плевал на бураны и шел вперед.

От горя - к победам, сквозь все этапы!

А если летел с крутизны порой,

То падал, как барс, на четыре лапы

И снова вставал и кидался а бой.

Вот то, чем живу я и чем владею:

Люблю, ненавижу, борюсь, шучу.

А жить по-другому и не умею,

Да и, конечно же, не хочу!

Бинго!

[Синяя птица 820]

О, вечная мука гончарного круга,

Творца и творенья отчаянный бой!

Из праха, из глины, замешанной круто,

Рождается тело, познавшее боль.

Струится под пальцами потная глина,

Тоскует отброшенный лишний ломоть...

Как страшно рождаться! Нагая, без грима,

Вздымается ввысь бессловесная плоть.

Куда от тебя убежать, испытанье

Огнем и водою?.. Но кончится суд,

И будет звенеть благодарностью тайной

Измученный, злой, сотворенный сосуд.

Он заново создан и послан на землю,

В родной и опасный земной неуют;

Кто знает, какому он глянется зелью,

Какое вино в него люди нальют...

Но как бы и что бы судьба ни решала б —

Он Мастером вылеплен. И до конца

В задумчивом отзвуке, в теле шершавом

Пребудет рука и дыханье творца.

[Синяя птица 820]

ВЫСОЦКИЙ

Песенка плагиатора, или Посещение музы". История Остапа Бендера.

Я счас взорвусь, как триста тонн тротила,

Во мне заряд нетворческого зла:

Меня сегодня Муза посетила —

Посетила, так немного посидела и ушла!

У ней имелись веские причины,

Я не имею права на нытьё,—

Представьте: Муза... ночью... у мужчины!

Бог весть, что люди скажут про неё.

И все же мне досадно, одиноко,

Ведь эта Муза — люди подтвердят! —

Засиживалась сутками у Блока,

У Бальмонта жила не выходя.

Я бросился к столу, весь нетерпенье,

Но — Господи помилуй и спаси! —

Она ушла. Исчезло вдохновенье

И три рубля — должно быть, на такси.

Я в бешенстве мечусь, как зверь, по дому.

Но Бог с ней, с Музой, я её простил.

Она ушла к кому-нибудь другому —

Я, видно, её плохо угостил.

Огромный торт, утыканный свечами,

Засох от горя, да и я иссяк,

С соседями я допил, сволочами,

Для Музы предназначенный коньяк.

...Ушли года, как люди в чёрном списке,—

Всё в прошлом, я зеваю от тоски.

Она ушла безмолвно, по-английски,

Но от неё остались две строки.

Вот две строки — я гений, прочь сомненья,

Даёшь восторги, лавры и цветы!

Вот две строки: "Я помню это чудное мгновенье,

Когда передо мной явилась ты!"

[Синяя птица 820]

Есть в близости людей заветная черта,

Ее не перейти влюбленности и страсти, -

Пусть в жуткой тишине сливаются уста

И сердце рвется от любви на части.

И дружба здесь бессильна и года

Высокого и огненного счастья,

Когда душа свободна и чужда

Медлительной истоме сладострастья.

Стремящиеся к ней безумны, а ее

Достигшие - поражены тоскою...

Теперь ты понял, отчего мое

Не бьется сердце под твоей рукою.

[Синяя птица 820]

Какое блаженство, что блещут снега,

что холод окреп, а с утра моросило,

что дико и нежно сверкает фольга

на каждом углу и в окне магазина.

Пока серпантин, мишура, канитель

восходят над скукою прочих имуществ,

томительность предновогодних недель

терпеть и сносить - что за дивная участь!

Какая удача, что тени легли

вкруг елок и елей, цветущих повсюду,

и вечнозеленая новость любви

душе внушена и прибавлена к чуду.

Откуда нагрянули нежность и ель,

где прежде таились и как сговорились!

Как дети, что ждут у заветных дверей,

я ждать позабыла, а двери открылись.

Какое блаженство, что надо решать,

где краше затеплится шарик стеклянный,

и только любить, только ель наряжать

и созерцать этот мир несказанный...

[Синяя птица 820]

Давай поедем в город,

Где мы с тобой бывали.

Года, как чемоданы,

Оставим на вокзале.

Года пускай хранятся,

А нам храниться поздно.

Нам будет чуть печально,

Но бодро и морозно.

Уже дозрела осень

До синего налива.

Дым, облако и птица

Летят неторопливо.

Ждут снега, листопады

Недавно отшуршали.

Огромно и просторно

В осеннем полушарье.

И все, что было зыбко,

Растрепанно и розно,

Мороз скрепил слюною,

Как ласточкины гнезда.

И вот ноябрь на свете,

Огромный, просветленный.

И кажется, что город

Стоит ненаселенный,-

Так много сверху неба,

Садов и гнезд вороньих,

Что и не замечаешь

Людей, как посторонних...

О, как я поздно понял,

Зачем я существую,

Зачем гоняет сердце

По жилам кровь живую,

И что, порой, напрасно

Давал страстям улечься,

И что нельзя беречься,

И что нельзя беречься..

[Синяя птица 820]

читает Немоляева С.

О, мой застенчивый герой,

ты ловко избежал позора.

Как долго я играла роль,

не опираясь на партнера!

К проклятой помощи твоей

я не прибегнула ни разу.

Среди кулис, среди теней

ты спасся, незаметный глазу.

Но в этом сраме и бреду

я шла пред публикой жестокой -

все на беду, все на виду,

все в этой роли одинокой.

О, как ты гоготал, партер!

Ты не прощал мне очевидность

бесстыжую моих потерь,

моей улыбки безобидность.

И жадно шли твои стада

напиться из моей печали.

Одна, одна - среди стыда

стою с упавшими плечами.

Но опрометчивой толпе

герой действительный не виден.

Герой, как боязно тебе!

Не бойся, я тебя не выдам.

Вся наша роль - моя лишь роль.

Я проиграла в ней жестоко.

Вся наша боль - моя лишь боль.

Но сколько боли. Сколько. Сколько.

http://www.youtube.com/watch?v=eWnwQpJcthA&feature=related

[Синяя птица 820]

Быть знаменитым некрасиво.

Не это подымает ввысь.

Не надо заводить архива,

Над рукописями трястись.

Цель творчества - самоотдача,

А не шумиха, не успех.

Позорно, ничего не знача,

Быть притчей на устах у всех.

Но надо жить без самозванства,

Так жить, чтобы в конце концов

Привлечь к себе любовь пространства,

Услышать будущего зов.

И надо оставлять пробелы

В судьбе, а не среди бумаг,

Места и главы жизни целой

Отчеркивая на полях.

И окунаться в неизвестность,

И прятать в ней свои шаги,

Как прячется в тумане местность,

Когда в ней не видать ни зги.

Другие по живому следу

Пройдут твой путь за пядью пядь,

Но пораженья от победы

Ты сам не должен отличать.

И должен ни единой долькой

Не отступаться от лица,

Но быть живым, живым и только,

Живым и только до конца.

[Синяя птица 820]

[Negoro 2628]

А мне тут Безруков больше нра.

Подсмотрено тут, там еще есть.

[Синяя птица 820]

замечательная поэма

Борис Пастернак

Высокая болезнь

Мелькает движущийся ребус,

Идет осада, идут дни,

Проходят месяцы и лета.

В один прекрасный день пикеты,

Сбиваясь с ног от беготни,

Приносят весть: сдается крепость.

Не верят, верят, жгут огни,

Взрывают своды, ищут входа,

Выходят, входят, идут дни,

Проходят месяцы и годы.

Проходят годы, все в тени.

Рождается троянский эпос.

Не верят, верят, жгут огни,

Нетерпеливо ждут развода,

Слабеют, слепнут, идут дни,

И в крепости крошатся своды.

Мне стыдно и день ото дня стыдней,

Что в век таких теней

Высокая одна болезнь

Еще зовется песнь.

Уместно ль песнью звать содом,

Усвоенный с трудом

Землей, бросавшейся от книг

На пики и на штык.

Благими намереньями вымощен ад.

Установился взгляд,

Что если вымостить ими стихи,

Простятся все грехи.

Все это режет слух тишины,

Вернувшейся с войны,

А как натянут этот слух,

Узнали в дни разрух.

В те дни на всех припала страсть

К рассказам, и зима ночами

Не уставала вшами прясть,

Как лошади прядут ушами.

То шевелились тихой тьмы

Засыпанные снегом уши,

И сказками метались мы

На мятных пряниках подушек.

Обивкой театральных лож

Весной овладевала дрожь.

Февраль нищал и стал неряшлив.

Бывало, крякнет, кровь откашляв,

И сплюнет, и пойдет тишком

Шептать теплушкам на ушко

Про то да се, про путь, про шпалы,

Про оттепель, про что попало;

Про то, как с фронта шли пешком.

Уж ты и спишь, и смерти ждешь,

Рассказчику ж и горя мало:

B ковшах оттаявших калош

Припутанную к правде ложь

Глотает платяная вошь

И прясть ушами не устала.

Хотя зарей чертополох,

Стараясь выгнать тень подлиньше,

Растягивал с трудом таким же

Ее часы, как только мог;

Хотя, как встарь, проселок влек,

Чтоб снова на суглинок вымчать

И вынесть вдоль жердей и слег;

Хотя осенний свод, как нынче,

Был облачен, и лес далек,

А вечер холоден и дымчат,

Однако это был подлог,

И сон застигнутой врасплох

Земли похож был на родимчик,

На смерть, на тишину кладбищ,

На ту особенную тишь,

Что спит, окутав округ целый,

И, вздрагивая то и дело,

Припомнить силится: «Что, бишь,

Я только что сказать хотела?»

Хотя, как прежде, потолок,

Служа опорой новой клети,

Тащил второй этаж на третий

И пятый на шестой волок,

Внушая сменой подоплек,

Что все по-прежнему на свете,

Однако это был подлог,

И по водопроводной сети

Взбирался кверху тот пустой,

Сосущий клекот лихолетья,

Тот, жженный на огне газеты,

Смрад лавра и китайских сой,

Что был нудней, чем рифмы эти,

И, стоя в воздухе верстой,

Как бы бурчал: «Что, бишь, постой,

Имел я нынче съесть в предмете?»

И полз голодною глистой

С второго этажа на третий,

И крался с пятого в шестой.

Он славил твердость и застой

И мягкость объявлял в запрете.

Что было делать? Звук исчез

За гулом выросших небес.

Их шум, попавши на вокзал,

За водокачкой исчезал,

Потом их относило за лес,

Где сыпью насыпи казались,

Где между сосен, как насос,

Качался и качал занос,

Где рельсы слепли и чесались,

Едва с пургой соприкасались.

А сзади, в зареве легенд,

Дурак, герой, интеллигент

В огне декретов и реклам

Горел во славу темной силы,

Что потихоньку по углам

Его с усмешкой поносила

За подвиг, если не за то,

Что дважды два не сразу сто.

А сзади, в зареве легенд,

Идеалист-интеллигент

Печатал и писал плакаты

Про радость своего заката.

В сермягу завернувшись, смерд

Смотрел назад, где север мерк

И снег соперничал в усердьи

С сумерничающею смертью.

Там, как орган, во льдах зеркал

Вокзал загадкою сверкал,

Глаз не смыкал и горе мыкал

И спорил дикой красотой

С консерваторской пустотой

Порой ремонтов и каникул.

Невыносимо тихий тиф,

Колени наши охватив,

Мечтал и слушал с содроганьем

Недвижно лившийся мотив

Сыпучего самосверганья.

Он знал все выемки в органе

И пылью скучивался в швах

Органных меховых рубах.

Его взыскательные уши

Еще упрашивали мглу,

И лед, и лужи на полу

Безмолвствовать как можно суше.

Мы были музыкой во льду.

Я говорю про всю среду,

С которой я имел в виду

Сойти со сцены, и сойду.

Здесь места нет стыду.

Я не рожден, чтоб три раза

Смотреть по-разному в глаза.

Еще двусмысленней, чем песнь,

Тупое слово «враг» .

Гощу. Гостит во всех мирах

Высокая болезнь.

Всю жизнь я быть хотел как все,

Но век в своей красе

Сильнее моего нытья

И хочет быть, как я.

Мы были музыкою чашек

Ушедших кушать чай во тьму

Глухих лесов, косых замашек

И тайн, не льстящих никому.

Трещал мороз, и ведра висли.

Кружились галки, и ворот

Стыдился застуженный год.

Мы были музыкою мысли,

Наружно сохранявшей ход,

Но в стужу превращавшей в лед

Заслякоченный черный ход.

Но я видал девятый съезд

Советов. B сумерки сырые

Пред тем обегав двадцать мест,

Я проклял жизнь и мостовые,

Однако сутки на вторые,

И помню, в самый день торжеств,

Пошел взволнованный донельзя

К театру с пропуском в оркестр.

Я трезво шел по трезвым рельсам,

Глядел кругом, и все окрест

Смотрело полным погорельцем,

Отказываясь наотрез

Когда-нибудь подняться с рельс.

С стенных газет вопрос карельский

Глядел и вызывал вопрос

В больших глазах больных берез.

На телеграфные устои

Садился снег тесьмой густою,

И зимний день в канве ветвей

Кончался, по обыкновенью,

Не сам собою, но в ответ

На поученье. B то мгновенье

Моралью в сказочной канве

Казалась сказка про конвент.

Про то, что гения горячка

Цемента крепче и белей.

(кто не ходил за этой тачкой,

Тот испытай и поболей.)

Про то, как вдруг в окнце недели

На слепнущих глазах творца

Родятся стены цитадели

Иль крошечная крепостца.

Чреду веков питает новость,

Но золотой ее пирог,

Пока преданье варит соус,

Встает нам горла поперек.

Теперь из некоторой дали

Не видишь пошлых мелочей.

Забылся трафарет речей,

И время сгладило детали,

А мелочи преобладали.

Уже мне не прописан фарс

В лекарство ото всех мытарств.

Уж я не помню основанья

Для гладкого голосованья.

Уже я позабыл о дне,

Когда на океанском дне

В зияющей японской бреши

Сумела различить депеша

(какой ученый водолаз)

Класс спрутов и рабочий класс.

А огнедышащие горы,

Казалось, вне ее разбора.

Но было много дел тупей

Классификации помпей.

Я долго помнил назубок

Кощунственную телеграмму:

Мы посылали жертвам драмы

В смягченье треска фудзиямы

Агитпрофсожеский лубок.

Проснись, поэт, и суй свой пропуск.

Здесь не в обычае зевать.

Из лож по креслам скачут в пропасть

Мста, ладога, шексна, ловать.

Опять из актового зала

В дверях, распахнутых на юг,

Прошлось по лампам опахало

Арктических петровых вьюг.

Опять фрегат пошел на траверс.

Опять, хлмордав большой волны,

Дитя предательства и каверз

Не узнает своей страны.

Все спало в ночь, как с громким порском

Под царский поезд до зари

По всей окраине поморской

По льду рассыпались псари.

Бряцанье шпор ходило горбясь,

Преданье прятало свой рост

За железнодорожный корпус,

Под железнодорожный мост.

Орлы двуглавые в вуали,

Вагоны пульмана во мгле

Часами во поле стояли,

И мартом пахло на земле.

Под порховом в брезентах мокрых

Вздувавшихся верст за сто вод

Со сна на весь балтийский округ

Зевал пороховой завод.

И уставал орел двуглавый,

По псковской области кружа,

От стягивавшейся облавы

Неведомого мятежа.

Ах, если бы им мог попасться

Путь, что на карты не попал.

Но быстро таяли запасы

Отмеченных на картах шпал.

Они сорта перлюбирали

Исщипанного полотна.

Везде ручьи вдоль рельс играли,

И будущность была мутна.

Сужался круг, редели сосны,

Два солнца встретились в окне.

Одно всходило из-за тосна,

Другое заходило в дне.

Чем мне закончить мой отрывок?

Я помню, говорок его

Пронзил мне искрами загривок,

Как шорох молньи шаровой.

Все встали с мест, глазами втуне

Обшаривая крайний стол,

Как вдруг он вырос на трибуне

И вырос раньше, чем вошел.

Он проскользнул неуследимо

Сквозь строй препятствий и подмог,

Как этот, в комнату без дыма

Грозы влетающий комок.

Тогда раздался гул оваций,

Как облегченье, как разряд

Ядра, не властного не рваться

B кольце поддержек и преград.

И он заговорил. Мы помним

И памятники павшим чтим.

Но я о мимолетном. Что в нем

B тот миг связалось с ним одним?

Он был как выпад на рапире.

Гонясь за высказанным вслед,

Он гнул свое, пиджак топыря

И пяля передки штиблет.

Слова могли быть о мазуте,

Но корпуса его изгиб

Дышал полетом голой сути,

Прорвавшей глупый слой лузги.

И эта голая картавость

Отчитывалась вслух во всем,

Что кровью былей начерталось:

Он был их звуковым лицом.

Столетий завистью завистлив,

Ревнив их ревностью одной,

Он управлял теченьем мыслей

И только потому страной.

Тогда его увидев въяве,

Я думал, думал без конца

Об авторстве его и праве

Дерзать от первого лица.

Из ряда многих поколений

Выходит кто-нибудь вперед.

Предвестьем льгот приходит гений

И гнетом мстит за свой уход.

[Синяя птица 820]

Комната -

это,

конечно,

не роща.

В ней

ни пикников не устраивать,

ни сражений.

Но все ж

не по мне -

проклятая жилплощадь:

при моей,

при комплекции -

проживи на сажени!

Старики,

старухи,

дама с моською,

дети

без счета -

вот население.

Не квартира,

а эскимосское

или киргизское

копченое селение.

Ребенок -

это вам не щенок.

Весь день -

в работе упорной.

То он тебя

мячиком

сбивает с ног,

то

на крючок

запирает в уборной.

Меж скарбом -

тропинки,

крымских окольней.

От шума

взбесятся

и самые кроткие.

Весь день -

звонки,

как на колокольне.

Гуртом,

в одиночку,

протяжные,

короткие...

И за это

гнездо -

между клеток

и солений,

где негде

даже

приткнуть губу,

носишься

весь день,

отмахиваясь

от выселений

мандатом союзным,

бумажкой КУБУ.

Вернешься

ночью,

вымотан в городе.

Морда - в пене,-

смыть бы ее.

В темноте

в умывальной

лупит по морде

кем-то

талантливо

развешенное белье.

Бр-р-р-р!

Мутит

чад кухонный.

Встаю на корточки.

Тянусь

с подоконника

мордой к форточке.

Вижу,

в небесах -

возня аэропланова.

Приникаю

к стеклам,

в раму вбит.

Вот кто

должен

переделать наново

наш

сардиночный

унылый быт!

[Синяя птица 820]

Это было в одном из кварталов Города Света.

В том квартале всегда темнота и холодное лето.

Там зимою и летом зима,

И воздуха мало...

Он стоял с нею рядом.

Стояли на лестнице оба.

И ночь выползала

Из закоулков и темных углов,

И серою пахло,

Потому что в полдень морили клопов.

И ему говорила она:

- Здесь всегда темнота,

И зимою и летом зима,

И воздуха мало.

Не заглянет к нам солнце,

Оно своим занято делом в богатых кварталах.

Крепко-накрепко меня обними,

Наша жизнь - это то, что сейчас.

Будет поздно потом.

Обними меня крепко.

Здесь все против нас.

Если холод - нам плохо,

И жарко - нам плохо,

Здесь мерзнешь,

Здесь воздуха нет.

Если ты не обнимешь меня, я умру.

Мне пятнадцать, пятнадцать тебе.

Нам обоим уже тридцать лет.

В этом возрасте уже надо работать,

И значит, есть полное право у нас

Целоваться.

Потом будет поздно,

скорее меня поцелуй.

Наша жизнь - это то, что сейчас.