12:05 05/05/2017

Интервью с Ниной Кирилловной Мочаловой

Сегодня мы публикуем беседу с Ниной Кирилловной Мочаловой – педагогом с большой буквы, человеком с большим сердцем. Нина Кирилловна преподавала историю в Октябрьской восьмилетней школе №54 и возглавляла группу «ПОИСК». Группа занималась розыском захоронений наших земляков, погибших в годы Великой Отечественной войны. Именно благодаря этим людям на памятных таблицах у памятника «Погибшим воинам» в Октябрьском появились имена наших героев.

- Нина Кирилловна, расскажите немного о себе. В годы войны Вы были совсем маленькой, Вы что-нибудь помните о войне?

- Родилась я как раз перед войной, в 1940-м году в Нарофоминске Московской области. Отец был директором текстильного комбината. Его на войну не взяли. Мама рассказывала, как нашу семью эвакуировали. Нас было трое детей (7, 5 и мне один год), и мама с нами. В машину собрали все наши «ценности» – перину, больше ничего ценного не было. Но по дороге машина, в которой мы ехали, попала под бомбежку, и мы бежали в лес. У мамы в руках осталась только сумочка с документами. Вместе с нами она пешком дошла до Воскресенского района. Одну ночь мы ночевали в стогу, но все-таки дошли. Так мы встретили войну.
Папа все военные годы работал директором фабрики в Ногинском районе, которая выпускала ткань для плащ-палаток. Чтобы фабрика работала, нужно было ее отапливать. А отапливать нечем. Отец и несколько женщин двумя-тремя подводами ехали в лес, обычными пилами пилили деревья, грузили и везли на фабрику. Зима, холод… У отца был сильнейший варикоз (его и в армию не взяли из-за этого). Он очень страдал от такой работы. Мы с семьей жили в деревне, в директорском доме при фабрике. Я помню, что он был очень холодный.
Помню еще, когда закончилась война, бабушка сидела и плакала, на войне у нее погибли двое сыновей (мамины братья). Первый прислал только одно письмо с фронта и погиб. Второй, самый младший, прошел ускоренный курс военного училища и был командиром танка. Он провоевал долго. Погиб уже под Кенигсбергом. Бабушка очень гордилась своими сыновьями.
Я всегда говорила, что нет ничего ужаснее войны.

— А как прошли Ваши послевоенные годы?
— В 46-м году отца распределили в поселок Октябрьский на текстильную фабрику. Там нам дали комнату на пятерых человек. Жили как все — трудно. Ели пончики из мерзлой картошки, которую мама выкапывала на колхозном поле весной. И жмых ели.
Вспоминаю, как в 46-м году, а это был самый голодный год, мама послала меня за хлебом. Сама она заболела. Мне было шесть лет. За хлебом была очередь, там я заснула и потеряла карточки. Это была трагедия. Когда карточки отменили, мне было лет 11, и я ездила за хлебом в Москву, на улицу Кирова. Брала в булочной четыре батона и связку сушки. Это было как праздник! А когда училась в институте, мой обед состоял из баночки ряженки и булочки.
В школу я пошла в 47-м году. Портфель мне мама сшила из черного сатина, картон туда вставила, и он был даже лучше, чем у других. Потом за пятерки к концу года мне все же купили настоящий портфель. Школьной формы тоже не было. В нашей школе, которую сейчас снесли, помню, было очень холодно. Отопление было печным. Чтобы отапливать класс, мы воровали торф, который привозили на фабрику. Отец однажды узнал об этом, и мне, конечно, сильно "влетело".
Учителя были очень хорошие, в основном те, что пришли с войны. Всю жизнь вспоминаю Михаила Кирилловича Клубкова – учителя математики, Геннадия Александровича Филатова, который потерял на войне руку. Под мышкой у него всегда был журнал, сам он весь был в мелу, но математику знал прекрасно и очень хорошо обучал нас. Вспоминаю Антонину Гавриловну Волкову, которая никак не могла поверить, что экзамены в институт я сдала на «5». Говорила мне: «Значит, тебя плохо спрашивали». Очень строгая была.
После школы сначала я поступала в физико-технический институт. Потом поняла, что на факультете ядерной физики женщины не нужны, и пошла в педагогический. Два года у нас был историко-филологический курс, а потом нас разделили. Кто учился на «4» и «5», взяли на историков. Так я стала историком.
Когда училась в институте, я еще работала пионервожатой в Октябрьском детском доме, который располагался на Баулино. Время было замечательное. Мне очень нравилось работать там. У нас был там свой огород, мы сажали капусту, картошку. Караулили все это от нашествия лосей. С детьми мы были там с утра до ночи. Любовь Алексеевна Абрамова действительно была мамой для всего детского дома. Потом его закрыли, и я попала в школу.
В Октябрьском, в 54-й школе, я отработала 11 лет. А потом как члена партии меня направили в школу рабочей молодежи. Школа была трудная, там я проработала 4 года. Вначале там было 80 учеников, а когда я уходила - уже 420.
Потом я переехала в Люберцы. Еще до детского дома мне предлагали работать в люберецкой 20-й школе. Когда я приехала, увидела, что там всего три стены, а уже июль. Ее надо было достроить, оснастить, коллектив собрать. Я, честно говоря, испугалась и отказалась. Но по иронии судьбы через 5 лет я снова пришла в эту школу и проработала в ней директором 30 лет.
— Расскажите о группе «Поиск», которую Вы возглавили.
— Это было еще в Октябрьском, когда я работала учителем в 54-й школе. В поселке открывали памятник «Погибшим воинам», на него нужно было нанести имена тех жителей поселка, которые ушли на фронт и не вернулись. Созвали заседание исполкома моссовета, пригласили людей, те принесли похоронки. У некоторых было написано «пропал без вести». Тогда приняли решение воздержаться и не указывать пока имена пропавших без вести.
Председателем исполкома был Константин Иванович Непомнящий (это был 78-й год примерно). Он сказал: «Как быть? Давайте искать…» И мы стали разыскивать тех, кто пропал без вести. В первую очередь тех, кто был близок к нашей школе. Например, архитектора, который строил нашу школу – Дегтярева. Я и дети писали письма в разные инстанции. Иногда нам отвечали, иногда - нет. Оказалось, что Дегтярев погиб и был похоронен в Запорожье. Мы с ребятами туда ездила. Нашли могилу Дегтярева и там провели линейку.
Также мы нашли захоронение Куколева Николая на Зайцевой горе - это в Смоленском направлении под Малоярославцем. Знаменитое место, там есть музей.
Каждые весенние каникулы мы с ребятами ездили куда-то. Как-то приехали в Запорожье, решили поехать в Севастополь, так как пути между ними всего одна ночь. Поменяли билеты и поехали. Все было довольно просто. А группа, между прочим, 30 человек. Я Севастопольскую панораму детям показала. Все были в восторге от нашего путешествия.
Однажды мы разыскивали Федора Алексеевича Бондарева. Он пропал без вести. В поселке жила его семья. Будучи комиссаром на подводной лодке, в начале войны он увез жену Клавдию Аверьяновну в Таллин. Там им дали комнату с соседями (подселили их к другой семье). Когда Федор Алексеевич уходил на войну, он сказал жене: «Дождись меня здесь, никуда не уезжай без меня».
Позже жен военных стали вывозить из Таллина, и к Клавдии Аверьяновне тоже приходили несколько раз. Она отказывалась уезжать. Последний раз за ней пришла машина, чтобы доставить ее с детьми вместе с другими офицерскими семьями на плавбазу. Клавдия Аверьяновна в очередной раз отказалась. Потом машина все же вернулась, их с детьми повезли в порт, но оказалось, что плавбаза уже ушла. Тогда их привезли на вокзал и посадили в поезд на Ленинград.
В пути поезд разбомбили, но она осталась жива, дошла пешком до Ленинграда с другими семьями. Беременная, и с ней двое детей. В Ленинграде она пошла сразу к командованию и попросила отправить ее с детьми в Октябрьский, потому что именно там ее мог искать муж (ведь она оттуда родом), но вестей от мужа не было.
Мы стали разыскивать Федора Алексеевича, писали в Таллин, в Ленинград, в архив Министерства обороны. Оказалось, что он погиб в первые же дни войны. Мы с ребятами ездили в Таллин несколько раз. Первый раз мы списались с Таллинским мореходным училищем, познакомились с Борисом Ройблатом - он тоже занимался поисковыми работами. Он писал статьи в газету «Молодежь Эстонии». Впоследствии он написал статью и о наших поисках.
Второй раз мы повезли с собой в Таллин жену Бондарева, Клавдию Аверьяновну. Тогда мы узнали продолжение этой удивительной и трагической истории. В Министерстве обороны нам дали адрес: ул.Калеве, дом 7, и мы пошли вместе с ней искать дом, где жила раньше ее семья. Сначала Клавдия не могла ничего узнать, но потом вспомнила и сама привела нас к дому. Дверь открыла соседка - Пеньям Армида Мария, она плохо знала русский, и Борису Ройблату пришлось переводить. Женщина рассказала, что как только Клавдию увезли, пришел ее муж. Женщина сообщила ему, что его семью увезли на плавбазе (так просила передать сама Клавдия). А позднее Федор узнал, что плавбазу потопили немцы. Он считал свою семью погибшей. О том, что все живы, он так и не узнал. Лодка вышла на задание, и он погиб. Мы нашли командира второй подводной лодки, которая была тогда на Балтике, Матиасевича, ездили к нему, беседовали. Он рассказал, что хорошо знал Бондарева, тот был порядочным человеком, и матросы очень его любили.
На корабле нас доставили к месту гибели лодки. Мы опустили венок, а дети бросали цветы на воду. Так мы познакомились с моряками из мореходного училища. Они потом приехали в поселок, мы провели линейку, на которой моряки выступили и занесли в список на памятнике имя Бондарева Федора Алексеевича. Он оказался совсем не "без вести пропавшим".
Пару лет назад мне позвонил Боря Ройблат. Рассказал, что он теперь журналист, живет в Штутгарте. Сказал, что опубликовал всю эту историю в своей книге, которую мне потом передаст.
— Нина Кирилловна, группа «Поиск» — это мощная воспитательная база. А сейчас, кажется, это все сходит на нет. Нет того масштаба, как раньше.
— Я думаю, что все перемены, которые произошли в школе, не столько помогли ей, сколько навредили. Школу загрузили бумагами, ненужными отчетами, а учителя перестали общаться с детьми. Даже современная техника, которая пришла в школу, не сыграла должной роли.
Сейчас как-то отодвинули общение в сторону, учителю некогда общаться с детьми. В школьных программах много всего ненужного. Я всегда была среди детей, в гуще. Мне давали самые плохие классы, хулиганов. И все они нормальные дети, нормально заканчивали школу, потому что контакта с детьми было больше, и учителя были другие.
Когда моя дочь была маленькой, я много работала, с утра до вечера проводила в школе. Она по будильнику сама вставала, шла на занятия. Но вечером, когда я приходила домой, хоть и поздно, всегда говорила ей: «Света, как у тебя дела? Давай посмотрим, что у тебя в школе» (мы были с ней в разных школах).
Сейчас родители самоустранились от воспитания. Привели ребенка в 1-й класс – и все, учите его, а мне дела нет. И в детском саду дети бегают сами по себе, воспитатели могут просто стоять и разговаривать. Учителям в группе продленного дня я всегда говорила: «Дети играют – и вы играйте. Вы за что деньги получаете? Не за лавочку, а за детей».
Сейчас группа продленного дня платная, а ситуация та же. Родители отдают туда детей, потому что не с кем оставить. Если бы я сейчас начинала жить заново, я бы на каждом повороте кричала: «Перестаньте проводить эту реорганизацию, вы детей забросили!»
Раньше на весенние каникулы мы с детьми всегда куда-то ехали. Это святое дело. А какая была конкуренция, чтобы в группу «Поиск» попасть. "А ты почему идешь в группу «Поиск»? А какая у тебя оценка по истории? По русскому языку? Мы тут письма пишем. Как ты будешь писать?" У детей был стимул. Мои ученики – они все теперь большие люди, начальники.
— Скажите, кто-то продолжает Ваше дело – дело группы «Поиск»? Мне кажется, что не все истории еще «раскопали»…
— Конечно, нет. Сейчас просто наступила другая ситуация. Раньше, когда я ехала с детьми, у меня был на руках приказ директора о том, что я вывожу группу и список фамилий. Все. Сейчас, чтобы вывезти группу за пределы Московской области, надо иметь документ от школы, документ от управления образования, от министерства, области и РФ…Оформить это очень трудно.
А где деньги брать? Когда я ездила с детьми, мы на фабрике каждый выходной чистили станки, чтобы заработать на поездку. Это были деньги только на билеты. Потом договаривались, чтобы нас разместили для проживания в общежитии на время поездки. Это была большая подготовительная работа. Но раньше все это было легче сделать, чем сейчас.


— Может быть, у Вас есть какое-то пожелание для родителей, которые воспитывают маленьких детей?
— Пожелание одно — заниматься детьми. 75% воспитания детей проходит в семье. Родителям нужно понять, что в детях, как в зеркале, отражаются их взаимоотношения. Я по ребенку определяю, какая у него семья. Родители перестали понимать, что ссориться при детях нельзя, нужно объяснять им, что хорошо, а что плохо. Современные папы говорят своим детям: учись драться, учись дать сдачи. Но это неправильно. Надо учить детей отходить от скандалов, от таких ситуаций.

Вот в праздники, например, можно съездить посмотреть с детьми красавицу-Москву, погулять, а не обязательно только жарить шашлыки, когда родители выпивают, а до детей им и дела нет.
И школа должна заниматься детьми, а учителям сейчас некогда. Если ученик не понял материал, учитель не имеет права остановиться, ему надо идти дальше. А ученик раз не понял, два не понял — и все.
Все, что сейчас пытается сделать министр, принимают в штыки. Все упирается в деньги. Не знаю, к чему мы придем...

Просмотры: 2153 Автор статьи: MyOktyab

Комментировать могут только Авторизованные пользователи Регистрация