Посвящение матери

Восьмое марта - праздник всех женщин. А главная женщина в жизни каждого человека - его мама. И сегодня в этот праздничный день мы публикуем рассказ старожила поселка, постоянного автора рубрики "Жизнь замечательных людей Октябрьского" Надежды Алексеевны Лымарь, посвященный ее маме. Это не просто глубоко личная история. Это история тысячи наших женщин, целого поколения! Это история нашей страны, в конце концов.

Моя героическая мама! Вот уже на склоне лет, перебирая в памяти всю свою жизнь, постоянно вижу образ моей матери. Я не помню её ходячей, она всегда была в постели, ноги и руки были скованы тяжелым недугом. Инфекционный ревматоидный полиартрит неизвестного происхождения - таков был диагноз. Заболела она в суровую военную годину, когда в 1941 г. зимой похоронила подряд двух своих дочек: Любушку 12 лет и Галеньку 9 месяцев от роду. Старшенькая умерла от врожденного порока сердца, вторая – от диспепсии: в яслях накормили несвежей кашей, а лечить было нечем. Да и до того ли было, когда по пять раз в день бегали с детьми в лесочек, скрываясь от бомбежек. Фашист подходил к Москве. Мама после смерти детей, как-то сразу сломалась. По ночам были виденья, дочки приходили к ней почти наяву. Ночь она проводила с ними, а утро приносило новые страдания. Это даже нельзя было назвать депрессией. Пригласили бабушку-ведунью, она отчитала маму от печали. С трудом организм справлялся с потерей детей, время потихоньку зарубцовывало душевные раны. Но новая беда стояла на пороге: болезнь подкралась незаметно и обрушилась с разрушительной силой, словно понимала, что одержит победу, так как организм не был готов к сопротивлению. Сначала отказали ноги. Колени были скованы в согнутом состоянии, малейшее прикосновение вызывало адскую боль. Горы «Салициловой кислоты» были выпиты, но безрезультатно. НИИ «Ховрино», где было показано лечение, в 1941 г. больных почти не принимал, пробиться туда было невозможно. Тогда местные врачи, чтобы изменить обмен веществ в организме предложили моей маме родить ребенка для омоложения крови. Конечно, с высоты сегодняшнего дня этот поступок можно расценивать, как очень рискованный шаг. Ведь дети 1943 года рождения во время войны появлялись на свет либо от случайных встреч, либо от его величества случая. А здесь роды должны были быть в какой-то степени доктором.

Я родилась летом. Отец принес меня домой, а мать осталась в больнице, к её страшному недугу присоединилась грудница. Ей сделали операцию, и она, почти в бессознательном состоянии, корчась от боли, совала в мой маленький ротик свои воспаленные соски, а я, к счастью, хватала грудь, чтобы насытиться и выжить. И так три раза в день отец носил меня к роженице. Помогали ему его сестра Евдокия Александровна и её дочь Зинаида. Светлая им память и низкий поклон от нас, живых. Пусть земелька будет им перышком.

Время шло своим чередом. Все потихоньку встало на свои места. Зинаида, теткина дочь, назвала меня Надеждой, так как я была действительно надеждой для всех. Имя это было для нас всех символичным. Наверно, это было решением Свыше, как в народе говорят, что Бог видит все. Я родилась для того, чтобы пройти со своей мамой по жизни и помочь ей выполнить данную ей Богом миссию.

В 1944г., когда война подходила к концу, вдруг на отца пришла повестка на фронт. Прикованная к постели женщина с грудным ребенком, отчаянные глаза отца, обреченные на гибель. Без него мама не смогла бы справиться со мной. Когда мы с ней оставались одни, ей приходилось зубами вытаскивать меня из корзинки, которая заменяла мне кроватку, так как в искалеченных болезнью руках не было сил. «Леня, мы погибнем без тебя» - рыдала мама, но перечить было нельзя. Все это я помню по рассказам матери.

Само Провидение решало наши судьбы. С полдороги на фронт с далекой станции отца вернули домой в распоряжение военкомата. И не потому, что у него осталась дома недвижимая жена с грудным ребенком, а потому, что он был один оставшийся специалист-водопроводчик по подземным коммуникациям нашего посёлка. Отец был большой умелец по этой части. Он принимал участие в прокладывании подземки нашего поселка, знал все водопроводные и канализационные узлы. Фабрика, как все крупные предприятия, работала в то время на оборону. Мужчин специалистов не было, так как почти все они были на фронте, работали круглосуточно только женщины да подростки. Так мы и жили, как жил в те страшные годы весь советский народ, ели лепешки из мороженой картошки, варили лебеду, крапиву. Отец носил из леса грибы, ягоды. Он был грибник, любил природу. А ещё очень любил мою маму, я только сейчас это понимаю. Невысокого роста с копной черных кудрей он походил на цыгана, а когда пел, то пламя свечи от тембра его голоса дрожало. У него был редкий бас. Он брал меня на руки, мы садились к маме на краешек кровати, он клал её несгибаемые пальчики на свои ладони, целовал их и они тихонечко напевали. Созвучие их голосов было необыкновенно красивым. Это было настолько хорошо, казалось, к нам спускались ангелы с небес. В этот момент я была безумно счастлива .Как я их любила, а как они любили меня!

Росла я смышленой девочкой, баловали меня только родительской любовью. Жили мы бедно, игрушек не было совсем, выросла в обносках, да что сетовать, в то время всем было плохо, спасибо – выжили. Готовили еду на древней керосинке. Керосин привозили на лошади раз в неделю. Когда кончилась карточная система, отец в первый раз принес домой кирпичик черного хлеба, конфетки подушечки, а для меня маленькую булочку. Это были первые сладости послевоенных лет. Булочку есть я не стала, не поняла вкуса, зато с ревом требовала горбушку черного хлеба с причетами: «Это не блеб, дайте мине блеба». Потом я по мере подрастания стала озоровать, проказничать. Мама не смогла больше со мной справляться и решено было отдать меня в детский садик, но я не любила садовские порядки, особенно спать после обеда, и норовила удрать потихонечку домой, благо детский садик был недалеко от дома. Поднималась невероятная суматоха, меня, как правило, догоняли по дороге домой и торжественно доставляли к воспитателям. Домой меня приводили тоже воспитатели. В те военные и послевоенные годы люди были отзывчивее и добрее. Соседи делились с нами всем, чем могли. Угощали пирогами, медом, салом. Маму навещали все. Я выросла на людской доброте. Низкий вам всем поклон, всему послевоенному поколению. 

Потом была школа. Училась я хорошо, мне нравилось быть в школе. В те времена в школе находился весь очаг культуры. Там было много всяких кружков. С детьми много занимались и причем бесплатно. А какие у нас были учителя! Ещё жива моя первая учительница Мария Васильевна Талалай, и я с трепетом кланяюсь ей низко в пояс, потому что она первая вложила в нас доброе начало. С её наставлениями мы прошли по всей жизни. Несмотря на все невзгоды, я вспоминаю свое босоногое детство как лучшие годы моей жизни. А когда мне исполнилось 13 лет, заболел мой отец страшной болезнью – саркома, от ушиба ноги. Пролечившись полгода в НИИ у только что начинавшего практику молодого доктора Блохина Н.Н. (ныне институт на Каширке носит его имя) отец ушел из жизни, оставив меня на перепутье. Можно только представить, сколько мы с мамой пережили. Спасибо, помогла фабрика. Свет не без добрых людей. В те времена были в авторитете фабкомы и парткомы. Сейчас может быть для кого-то смешно, но многим помогали эти выходцы из народа, поддерживали и материально, и духовно. Шел 1956  год, поднимавшаяся из руин нищая страна держалась на одном энтузиазме. И мы с мамой еще раз выжили с помощью добрых людей. Правда, нельзя не отметить, что приходила к нам из отдела опеки комиссия и предложила маме уехать в дом инвалидов, а меня определить в детский дом. Всю ночь мы с мамой, обнявшись, проплакали, потому что никогда не чувствовали себя сиротами, как после этого визита. Наутро пришло решение: никто нас насильно не заставит разлучиться. Так мы и жили. Подрастая, я начинала по-другому понимать бедственное положение моей мамы. Чтобы, как-то духовно поддержать её, стала носить из школьной библиотеки книг много и разных, в основном русскую классику. Сначала были романы Л.Н.Толстого - «Анна Каренина» и «Война и мир», потом стихи и проза А.С.Пушкина. Она от души хохотала над «Барышней-крестьянкой» и горько плакала над «Смотрителем». Очень любила Бунина, а Гиляровский её просто сразил. Он показал Москву, какую маме удалось увидеть воочию. Мама осталась рано сиротой и перед революцией 1917 года жила у тетки на Новобасманной улице, поэтому описания старой Москвы были близки её сердцу. Затем читала все подряд, что я приносила. Иногда читали вместе, а потом разбирали все по строчкам. Делились мнением, спорили и были очень довольны друг другом. И так под влиянием книг кругозор её стал расширяться. Она с нетерпением ждала, когда я принесу из школьной библиотеки что-нибудь новенькое. А однажды мне специально для мамы, зная, что она неизлечимо больна, наша библиотекарь Анна Павловна дала книгу «Как закалялась сталь» Н.А.Островского. Эту книгу мама перечитывала много раз, может быть, потому, что Павел Корчагин также был прикован к кровати путами болезни. По мере духовного роста у неё появились другие интересы, жизнь приобрела другой смысл, мы стали с ней большими друзьями. Все мои знакомые и подруги не дадут мне сегодня солгать, что, когда приходили ко мне, в первую очередь шли поздороваться с моей мамой, поверяли ей свои тайны, советовались о своем, о девичьем, могли говорить с ней часами, и это было не из жалости к ней, просто она была очень хороший собеседник, умела выслушать и дать дельный совет.

Бог наградил меня хорошими друзьями. У меня немало подруг, которые пронесли нашу пятидесятилетнюю дружбу через всю жизнь. Мы сейчас почти все бабушки, но при встречах с удовольствием вспоминаем наше замечательное детство и необыкновенную юность, она у всех хороша по-своему. Ну а дальше в 18 лет я безумно влюбилась, вышла замуж ,только это уже совсем другая история. Родился у моей маме внучок, которому она посвятила остатки своей жизни. В своём полулежачем положении, поистине как русская женщина, как могла помогала его растить и воспитывать. Всем лучшим, что в нем есть, он обязан своей бабушке. Прожила она до 75 лет, умерла у меня на руках, пережив моего отца на 21 год. За 3 дня до смерти у неё посинели култышки на руках. Она мне с грустью сказала, что наверно скоро умрет. За день до смерти привиделась ей, что Любушка, её старшая умершая дочка, бросилась ей на шею со словами: «Как же долго ты ко мне не приходила, мамочка». Умерла тихо, сжав своими скрюченными пальчиками мою ладонь. Святая женщина – моя мать. Проживая сейчас свою довольно сложную жизнь, я понимаю, что больше матери меня никто никогда не любил.

В назидание всем внукам и правнукам рассказана эта правдивая история, каких немало на нашей земле. Для того, чтоб на фоне сегодняшнего дня беспредела, разгула, алчности, смогли они разглядеть те духовные ценности, которые являются основой нашего бытия.